— А тебе важны мои чувства? — негромко спросил он, плотно закрыв за собой дверь. Близнецы с няней были наверху, но он хотел уберечь их от возможной ссоры. Отец вечно ссорился со своими женщинами. Ник боялся походить на него в этом плане.

И не только в этом

— Идиот, — бросила она, в очередной раз проводя ваткой по коже лица. — Ты такой же слепец, как твой отец. Не видите ни черта и прете напролом.

— Лиза, я не понимаю.

— Я люблю тебя, Ник. Я люблю тебя с детства. И когда отец сказал, что договорился с Туттоном о свадьбе, думала, что сойду с ума от счастья. А потом… ты пил. Я помогала тебе во всем, принимала тебя любого. Ты думал, это от безразличия? Это было от любви.

— Было?..

Он подошел к жене сзади, положил руки ей на талию и, сломив слабое сопротивление, опустил нос к ее волосам.

— Ты дьявол.

— Я заберу Норель.

— Знаю.

— Ты примешь это или уйдешь? — Она напряглась в его руках, и он сжал пальцы. — Решай сейчас.

— Приму.

Ник развернул ее лицом к себе и поцеловал. Но не так дежурно, как обычно. Не скромно и осторожно. Он поцеловал ее страстно и зло. Укусил нижнюю губу и торжествующе выпрямился, глядя на жену сверху вниз. Голова слегка кружилась, но уже не от слабости.

Час спустя

Телефон звонил. Ник перевернулся на спину и с трудом открыл глаза. Лиза сидела на постели, расчесывая пятерней волосы, и смотрела на него с улыбкой. Он был опустошен, но доволен.

Но телефон звонил. Пронзительная трель разрезала их покой, как теплый нож масло. Не хотелось шевелиться, чтобы взять трубку. Но пришлось.

— Николас Туттон, слушаю.

— Привет, это из архива. Вы присылали запрос по поводу Метье Жанака.

— Ох, давно это было, — пробормотал Ник. Он действительно отправил запрос, чтобы установить, сидел ли брат бригадира. И если да, то когда и за что. Сейчас это казалось таким далеким и неважным.

— Восемьдесят третий год, он сбил девчонку ночью, она вся переломалась, но выжила. Это было в Спутнике-7.

— Как ее звали?

В трубке что-то зашелестело.

— Магдалена Тейн.

Глава одиннадцатая

Констанция Берне

Зима 1966 года

Спутник-7

Доктор Берне внимательно посмотрела на девушку. Та была бледна, но держала спину, как будто находилась на допросе. Впрочем, именно на допросе она и находилась. Как еще можно назвать постоянные интервью, которые Констанция вынуждена была проводить в каждой контрольной точке исследования? Эта подопытная одна из немногих, кто подошел под новые критерии, и Констанция уже полгода занималась ею, уделяя все меньше и меньше времени другим респондентам. Для других работала вся «Сигма», а ее личное время — бесценно.

Девушка казалась безучастной ко всему. Последние тесты выявили резкое снижение эмпатии. Сочувствие сошло почти на ноль. Но было что-то в ней, что Констанцию пугало. Нет, не потому, что она внезапно стала социопатом. Было что-то еще.

Красивое лицо тронула улыбка. Констанция замерла, наблюдая за тем, как ее губы приоткрываются, обнажая мелкие жемчужные зубки. Личико приняло хищное выражение. Девушка поправила волосы, обернулась будто в поисках зеркала, нашла глазами Берне и подалась вперед.

— Ничего, — сказала она. — Будто бы вы меня не обманули.

— Я никогда не лгала тебе, Мари.

— Я здесь уже всю жизнь.

— Без боли?

В глазах подопытной уже несколько месяцев не светилось тепла, но сейчас, когда их взгляды встретились, Констанции стало по-настоящему страшно: взгляд подопытной был ледяным.

— Иногда я думаю, что боль лучше, чем ее отсутствие, мой глупый доктор, — сказала она.

— Я сделала все, что обещала, Мари.

— Вы сделали то, что обещали этим толстосумам.

Она говорила так спокойно, так взвешенно, так уверенно. Берне с трудом перевела дыхание и сделала несколько пометок в личном деле. Мария Фирскотт. Ее нашли сталкеры Нахмана. Девушка мучилась от безответной любви. Имя объекта установить не удалось, было известно только то, что встретились они в Париже, когда Мари пыталась работать там актрисой бордельного разлива. Она тщательно скрывала детали романа, но на призыв избавиться от боли отреагировала мгновенно. Она была как раз такой, о которой молила Констанция: в отчаянии, но без необратимых изменений в психике. Она справилась бы сама: полгода-год, встретила бы нового человека, занялась бы собой. Но вместо этого очутилась в «Сигме» и стала частью исследования.

— Что ты чувствуешь, Мари?

Девушка провела ладонями по своей груди, талии, скользнула по бедрам и расставила ноги. Улыбнулась.

— Только тело. У вас такой милый секретарь, доктор Берне. Вы знаете, что он любит, когда женщина доминирует?

Интересный эффект. Будто сексуальные желания перестали сдерживаться, будто эксперимент не просто убрал боль и определенный спектр чувств, но и снизил самоконтроль. Когда ослабевает дух, укрепляется тело. Странный результат.

— А тебе нравится доминировать?

Улыбка Марии померкла, но всего лишь на мгновение. Ее глаза оставались холодными и безучастными, но мимика совершенствовалась непрерывно. Берне каждый день замечала что-то новое. Новую трансформацию. Мария становилась все холоднее и злее. Повышенную сексуальную активность зафиксировали примерно семь недель назад. Бедный секретарь сам рассказал начальнице, думая, что его тут же уволят. Констанция поручила ему продолжать. Жалела ли она о подобном вмешательстве в частную жизнь подчиненного? Конечно, нет! Эксперимент превыше всего.

Ведь что такое идеальный солдат? Его не гложут сомнения, ему чуждо сочувствие. Он полон агрессии и животной страсти, влечения к жизни. Без лишней мишуры и рефлексии.

— Нравится, — запоздало ответила Мария, поставив ноги на носочки. — Здесь жарко. Я хочу снять одежду.

— Мы скоро закончим, — быстро ответила Констанция, но подопытная уже стянула водолазку и бросила ее в сторону.

— Вы превратили меня в шлюху, — рассмеялась она.

— Это твое оружие, это твоя суть. Быть шлюхой и рассказывать небылицы, ведь так?

Глаза Марии сверкнули.

— Я решила, что стану писателем, — заявила она.

— Почему?

На этот раз она замолчала надолго. Констанция терпеливо ждала, хоть и предполагала, каким может быть ответ. Препарат купировал чувства, закрывающие потенциал человека и загоняющие его в рамки. Когда сочувствия нет, когда нет боли, человек может жить на полную катушку. В том числе реализовываться в том, к чему всегда стремился. Почему бы и не творчество. Конечно, военных не удовлетворит подобный результат. Но разве такая женщина, как Мари, не сможет стать идеальным оружием?

— Потому что мне будут верить. — Еще один побочный эффект — чудовищная убедительность. — Я ненавижу вас, доктор, — внезапно продолжила Мария. — Ненавижу вашу жизнь и вашу работу. Ненавижу за то, что вы скрываете свой брак от всех, что не позволяете себе поцеловать и трахнуть своего мужика так и там, где хотите. Ненавижу за то, вы бежите от себя, а меня заставляете быть собой. За то, что вы из меня делаете того, кем сами никогда не станете. Знаешь, детка… — Голос подопытной изменился, стал ниже. Берне затаила дыхание. — Ты так хороша. Сама не знаешь, как ты хороша. Может, ты вколешь себе эту дрянь? Я хотела бы такую сестру.

— Расскажи мне про него.

— Про кого?

— Мужчину, из-за которого ты здесь.

Мария расхохоталась.

— Никогда.

Несколько дней спустя

Треверберг

Констанция сидела в ресторане и смотрела на заснеженный город. Правительство недавно закончило строительство драматического театра, и предприимчивые бизнесмены открыли напротив него уютный ресторан, где готовили великолепную пасту и подавали кофе, за который можно было продать душу. Берне старалась выезжать в Треверберг хотя бы раз в пару недель, чтобы сбросить напряжение от работы и отдохнуть от внезапной семейной жизни, к которой оказалась не готова. Арнольд Нахман по-прежнему ее пьянил, сводил с ума своей красотой, умом, статусом и тем, как к ней относился. Сын радовал, не раздражал. Про Луи и Мишеля она почти забыла. Ей чего-то не хватало. И слова Марии все не шли из головы. Попробовать свой препарат на себе? Зачем? Тогда эксперимент придется остановить.